Третьей просто не могло быть, ибо от резкого рывка я упал навзничь, не в силах пошевелиться и лишь чувствуя, как слабость и тяжесть овладевают телом.

Прохладная рука легла на лоб. Ноздрей коснулся слабый запах. Запах вереска и моря. Тихое жужжание пчелы. Закат… в том мире всегда закат…Умирать не страшно. Просто исчезнет эта тяжесть, не дающая сделать вдох. Просто отступит слабость, не дающая пошевелить и пальцем. Просто…

– Просто признай, что тебе понравилось умирать, – шепчет на ухо знакомый голос. – Из всех моих мужей ты чаще других оказываешься на краю гибели.

Лицо жены склоняется надо мной. Темные провалы глаз, маленький точеный носик, вишневые губы, которые я так давно не целовал. Поцелуй.

– Отпусти, – тихий шепот из уст в уста.

Кого? Я тебя не держу, ты свободна…

– Его. Он устал.

Змей? Устал? Да в нем столько силы, что мне и не снилось!

– Ты думаешь, он борется только с тобой?

Перевел взгляд на правую руку. Кожа побагровела, по ней пошли белые прожилки, словно началась гангрена. Ладонь словно раскалена, но тонкие пальцы жены сжимают мою кисть, забирая часть жизненной силы Змея. Перед смертью, какой бы она ни была, бессильны даже боги. Ибо только живое способно умереть, а мой противник жил.

– Спасибо.

– Отпусти, пока не поздно.

Ага, как же! Я отпущу, а он кинется снова… да и потом, у меня не хватит сил. Я даже левую руку не могу поднять, чтобы приласкать жену!

– Не кинется. Он устал.

Еще неизвестно, кто устал больше. Но в самом деле убивать древнего бога не входило в мои планы. Отогнать, заставить отступить – да, мысль была. Я некромант, а не маньяк!

– Отпусти или последуешь за ним, и я не смогу тебя удержать.

А вот это правда. Запах вереска все сильнее, мимо лица промелькнула пчела. В тумане на берегу озера различаются силуэты курганов – я уже одной ногой в том мире. На одном из них вот-вот взовьется ввысь дымок – и это будет означать, что я умер. Почему-то эта мысль не вызывает страха. Оказывается, к умиранию тоже привыкают.

Я сел. Как мне это удалось, ведь еще миг тому назад не мог пошевельнуть и пальцем – не скажу. Но – сел, выпрямился, глядя на правую руку. Протянул левую осторожно, как незнакомый инструмент, внимательно наблюдая за движениями пальцев, словно это чужая рука тянулась к моей.

Вот она, пульсирующая жилка. Осторожно сжать, перекрывая поток. Пальцы сначала соскальзывают, но через некоторое время напор слабеет, получается перехватить ее покрепче, уже всей пятерней, сдавить, как шею гуся, вывернуть, словно собираешься свернуть отчаянно бьющейся птице шею. Вот так. Хорошо.

Стало легче. Настолько, что смог улыбнуться жене и, оглянувшись через плечо, найти взглядом зрителей. Показалось или нет, но они искренне переживают за меня? И даже сын смотрит не по-детски пристально. Малыш. Может быть, мне и надо было поступить иначе, отдать чужую жизнь за право каждый день видеть твои глаза? Не знаю. Выбор сделан.

Когда «нить» провисла окончательно, я не заметил. Змей ушел. Постепенно все успокоилось. Осталась только обычная усталость, как после тяжелой физической работы, как после трех часов бега, борьбы, фехтования на плацу. Но это можно преодолеть. Как бы ни устал, но на то, чтобы сделать несколько шагов, моих сил должно хватить.

Почти хватить. Ибо, если бы меня не ловили на той стороне четыре руки, непременно сверзился бы в воду, поскользнувшись на траве. Хорош герой! Брашко смотрел так, словно впервые увидел, и чуть не плакал. Ведьмак, чье имя так и не удосужился узнать, долго тряс руку и что-то вещал. Пра Михарь просто молча обнял. А его жена тихо подошла и протянула мне ребенка. Я дотронулся до нежной щечки сына левой рукой – правая рука висела, как неживая, все еще горячая и слегка распухшая. Кожа на ладони покраснела, словно от сильного ожога, а в самом центре, там, где проходит линия жизни, действительно проступало пятно ожога.

– Вы… воспитайте его достойным человеком. Пусть не некромантом, пусть просто вырастет…

– А т-ты? – ведьмак запнулся, не зная, как обратиться.

– Я не могу, – пришлось признать. – Я отдаю его вам. Вы только скажите потом ему правду – кто был его настоящим отцом. Хорошо?

– И как зовут этого отца?

– Груви. Згаш Груви. Пора бы запомнить.

– Драгош из Кириц, – наконец, представился ведьмак. – Ты все-таки не возьмешь его к себе?

Клянусь чем угодно – у меня была мысль так сделать. Но выбор есть выбор. Только одного человека я могу взять с собой из этих лесов, когда тронусь в обратный путь.

– Я запомню. Вам, наверное, стоит уходить из этих мест?

Мы обернулись на старика, который застыл в отдалении. То есть, оба видели не старика, а хозяина этих мест. Он выглядел таким мрачным, что даже мне внушал страх.

– А куда мы пойдем? – подумал Драгош. – Похоже, нам нигде не будут рады. Вечно кочевать с места на место? Будь я один, это не страшно. Больше десяти лет так жил, пока не женился. А семья…

– Ничего. Место найдется. Где-нибудь…

…где-нибудь в глуши, где никто не будет знать, кого на самом деле растит эта семейная пара.

– Вы тогда дайте знать, когда найдете новое место.

– Мы постараемся, – кивнул Драгош.

– Да уж, – подал голос пра Михарь, – вы очень постарайтесь не забираться в такую глушь, где за вами будет сложно присматривать.

Я быстро обернулся и встретил понимающий взгляд.

Сборы были недолгими. Собственно, затянулись они из-за меня, который с трудом мог шевелить правой рукой. Чувствительность к ней понемногу возвращалась, но она все равно была, словно чужая. Судя по всему, пройдет немало времени прежде, чем я смогу нормально ею двигать. Да и краснота пока не проходила.

Семейство Драгоша вышло нас провожать. Ведьмак немного прошел рядом с моим конем, остановился в начале тропы, вскинул руку в прощальном приветствии… да так и замер, ощутив появление нового гостя.

Всадник!

Он ворвался в этот мир вместе с порывом ветра, пригнувшего стволы деревьев и кусты. Кони испуганно заплясали, не слушаясь поводьев, да и нами, если честно, овладел страх. Говорю пускай и за себя, но судя по тому, как дрогнул голос пра Михаря, инквизитор тоже был поражен.

– Б-боже…

Не узнать Ругевита было невозможно. В моем недавнем видении я уже видел его, правда, боковым зрением и скорее чувствовал присутствие бога войны. Правда, тогда я смотрел на мир глазами одного из его ужасных псов. Смотрел или был одним из них? Вон они, оба. Интересно, каким из них я был?

Ругевит, широкоплечий, с волчьей шкурой на спине, с грубым, темным, словно обветренным, лицом, в правой руке легко державший меч острием вверх, словно свечу, правил конем одной рукой. Вернее, левая рука его просто лежала на конской шее – боевой жеребец не нуждался в понуканиях. Он сделал несколько шагов и остановился, когда всадник повел головой из стороны в сторону нарочито медленно – и в этой медлительности было больше угрозы, чем в сотне обещаний содрать кожу и намотать кишки на собственную шею.

А потом наши взгляды встретились.

Вот ты какой…

Глухой низкий голос прозвучал, казалось, в совершенно пустой голове – так он отозвался под сводами черепа, словно в колокол ударил пудовый язык.

– Какой? – шевельнулись губы.

Хм… – усмешка. Бог смеется?

– Не вижу ничего смешного, – рассердился в ответ.

Мы долго ждали. Долго искали…

– Полгода.

Дольше. Намного дольше. Много, очень много лет.

– Ой, вот только не надо этого! Всякие там пророчества, предсказания, знамения, мифы и легенды… Я не хочу! Не буду. Не умею!

Сумел, тем не менее.

– Что? Влюбить в себя богиню? Так это не я, это она сама меня выбрала!

Нарушить равновесие.

Ага, сейчас все-таки последует лекция об избранности, предначертаниях, пророчествах и прочей легендарной ерунде. Проходили – знаем. В Колледже космогонии и легендам уделялось аж два семестра!